Андрей Матвеев - Indileto[роман в 22 уровнях]

Лапидус представил, как он стреляет в телевизор из подводного ружья. Длинной металлической стрелой из хорошей, качественной стали. Может быть, что титановой. Стрела дзинькает и вонзается в центр экрана. Как раз в самом центре экрана Лапидус сейчас заходит в двери троллейбуса. Стрела попадает в Лапидуса, экран с грохотом разлетается, из телевизора валят искры и дым.

Лапидус смотрел, как двери троллейбуса закрылись и троллейбус отъехал от остановки. Камера переместилась внутрь троллейбуса и Лапидус увидел, как Лапидус пробирается по проходу, увертываясь от очередного рюкзака очередного дачника. А затем Лапидус увидел двух одинаковых мужчин, которые пристально смотрели на Лапидуса.

И тогда Лапидус выстрелил в телевизор.

Экран разлетелся вдребезги, Лапидус облегченно вздохнул.

Все это было вчера, но сейчас все уже по–другому. Лапидус опять подумал, что он выбрался из зоны неудач, а значит, что его Бог про него не забыл. И вообще — пора на улицу, уже почти восемь тридцать.

Лапидус вытащил кассету из магнитофона, засунул обратно в пакет, посмотрел еще раз на постель, в которой ему удалось поспать всего каких–то пятнадцать минут, и вышел из квартиры.

Захлопнул дверь, нажал кнопку лифта, сел в лифт, нажал на копку первого этажа и закрыл глаза.

Лапидус считал то ли этажи, то ли секунды. За сколько секунд лифт проходит один этаж. Лифт шел без остановок, так что у Лапидуса получилась ровно минута, хотя он понимал, что на самом деле все обстояло не так.

Дверь подъезда была широко распахнута. За дверью ослепительно светило солнце.

Лапидус вышел на улицу и осмотрелся. Обычный двор с обычными утренними обитателями. У соседнего подъезда пожилой мужчина выгуливал старого пуделя, пудель посмотрел на Лапидуса и тявкнул.

Лапидус прошел мимо мужчины, завернул за угол и вышел на улицу.

По улице проезжали машины, по тротуару шли люди. Лапидус опять отчего–то улыбнулся, он подумал, что больше никогда не увидит ни этой улицы, ни этих людей. Сейчас подъедет синяя машина, он сядет на переднее сиденье, рядом с Эвелиной, и они поедут прочь — куда глаза глядят, прочь от города, прочь от Бурга. Навсегда. Лапидус покатал во рту это слово, оно ему понравилось, и он решил его не выплевывать, а проглотить. Спустить вниз по пищеводу и уютно разместить в желудке. Навсегда. Пилюля красного цвета. Замечательный и полезный витамин.

Лапидус сглотнул, витамин покатился по пищеводу вниз. Лапидус опять улыбнулся и посмотрел на небо.

Оно было очень синим и очень добрым. Ни одного облачка. Такое небо непременно понравилось бы Манго — Манго, если бы Манго — Манго был жив. Но Манго — Манго убили, минувшей ночью. Лапидус нашел его ранним утром и скормил пираньям. Так что Манго — Манго никогда больше не увидит такого замечательного неба. Лапидус вздохнул и посмотрел на дорогу.

Синей машины не было видно, Лапидус опять вздохнул и сел на корточки у самой обочины. Отчего–то ему вспомнился тот клип, который они с Эвелиной сегодня утром видели по телевизору. Клип, в котором Манго — Манго шел под октябрьским снегом по примерно такой же дороге и пел песню про то, что «Двадцать два очка… И быстро падающие слова… И еще пятьдесят за те письма, что ты прочитал… Если хочешь, можешь идти дальше, если хочешь, можешь оставаться…Что с того, что мы с тобою меченые надписью зеленой краской «индилето»…

«Все это неправда, — подумал Лапидус, — и ничего этого не было. Я вышел из зоны неудач, и я сейчас уеду, я сяду в машину и меня увезут. Прочь из этого ебанного Бурга!»

В конце улицы появилась большая синяя машина, она медленно ехала в сторону Лапидуса.

Лапидус встал с асфальта и вновь улыбнулся, он улыбался все утро, с тех самых пор, как проснулся. Сейчас Эвелина подъедет, машина остановится, откроется дверь и Лапидус сядет рядом с Эвелиной. Кажется, я тебя люблю, сказала Эвелина ему этим утром по телефону.

Машина все так же медленно поравнялась с Лапидусом и притормозила, окошко со стороны водителя было открыто, Лапидус смотрел на Эвелину, серьезно сидящую за рулем. Она была в темных очках и с ярко накрашенными губами. Машина остановилась, Эвелина заглушила мотор и посмотрела в сторону Лапидуса.

— Привет! — сказала она.

— Привет! — ответил Лапидус.

— Пакет! — сказала Эвелина.

— Вот! — сказал Лапидус и протянул ей пакет.

Эвелина высунула руку в окошко и взяла пакет.

— Спасибо! — сказала она Лапидусу.

— Пожалуйста! — отчего–то очень весело ответил Лапидус, смотря сквозь окно машины на то, как Эвелина открыла сумочку, лежащую на сиденье рядом, достала из нее свой маленький черный пистолетик, подняла его правой рукой и направила на Лапидуса.

— Эвелина, — спросил Лапидус, — ты что это делаешь?

— Стреляю! — сказала Эвелина и нажала на спусковой крючок.

Лапидус упал навзничь, даже не успев подумать про то, что вчера утром он сел не в тот троллейбус.

— Эй, — смеясь, проговорила Эвелина, бросая пистолетик обратно на сиденье машины, — Лапидус, вставай! Кажется, действительно начинается это твое индилето…

Лапидус даже не улыбнулся в ответ на ее слова.

Внезапно включившееся в синей машине радио бодро сообщило, что в Бурге уже восемь часов тридцать пять минут утра.

Лапидус подождал, пока машина отъедет от обочины, встал, потер тем же, что и в детстве, жестом разбитые от падения коленки и — по привычке насвистывая уже навязшую за минувшие сутки в зубах песенку покойного Манго — Манго — медленно пошел по улице навстречу с собственным Богом. Он был абсолютно уверен, что тот его уже ждал.

Лапидус 20 (продолжение)

Лапидус вставил кассету в видеомагнитофон и переключил телевизор на видео.

У него оставалось десять минут, через десять минут Эвелина должна подъехать за ним на машине. Скорее всего, той самой, большой и синего цвета. И они уедут из Бурга, может быть, что навсегда.

Лапидус нажал «play», пошло черно–белое изображение, будто снятое скрытой камерой.

Троллейбусная остановка, судя по всему, утро. Среднее утро, то есть в районе восьми часов. Не раннее, не позднее, а именно, что среднее. На остановке стоят люди, среди них Лапидус увидел Лапидуса. Лапидус стоял на остановке и готовился сесть в троллейбус. Вот троллейбус появился, вот он начал притормаживать. Лапидус смотрел на то, как Лапидус на экране садится не в тот троллейбус. Двери троллейбуса закрылись и троллейбус отъехал от остановки. Камера переместилась внутрь троллейбуса, и Лапидус увидел, как Лапидус пробирается по проходу, увертываясь от очередного рюкзака очередного дачника. А затем он увидел двух одинаковых мужчин, которые пристально смотрели на Лапидуса.

Тех самых двух мужчин, с которых все и началось.

То есть, началось вчера, которое — как он был уверен — уже закончилось.

Лапидус нажал «stop», телевизор улыбнулся ему безмятежно–голубым цветом.

— Все кончено! — сказал телевизор.

— Вот сучка! — ответил Лапидус.

Сучка ждала его на улице и тихо посмеивалась. Сучка сидела в машине и держала в руке пистолет. Тот самый маленький и черненький пистолетик, из которого Лапидус стрелял в крысу. Стрелял, но промазал. А теперь она держала его в руке и ждала Лапидуса.

Лапидус должен был выйти из дома, пройти в арку и оказаться на улице. Последние кадры снимающегося кино. — Сучка! — еще раз сказал вслух Лапидус и посмотрел на будильник. Оставалось совсем немного, Эвелина уже явно нервничает, она теребит носовой платок, потому что руки стали потными. Она вытирает их носовым платком — потной рукой плохо держать пистолет, он не так уверенно лежит в руке, можно и промахнуться, а тогда финала не будет.

Но его не будет и так. Лапидус осклабился и щелкнул зубами, тело вспомнило, как было волком, захотелось опять встать на четвереньки и завыть. Только сейчас бы это не помогло: волка–то как раз отстрелят и тогда все действительно подойдет к финалу, ведь подобные ходы задаются заранее.

Лапидус засмеялся. Через одну минуту Эвелина поймет, что что–то не так и тогда сама вмешается в съемочный процесс. Выйдет из машины, прихватив пистолет с собой, и пойдет на поиски Лапидуса.

Но не найдет.

Лапидус подошел к шкафу и открыл левую створку. Там были полки, на которых лежали всякие вещи. Белье и тому подобное. Лапидус опять засмеялся и выбрал себе черные трусики и белый лифчик. В лифчик надо было что–то засунуть, как в левую чашечку, так и в правую. В левую он засунул две пары колготок, а в правую умудрился запихать почту полную пачку прокладок, правая получилась больше, так что в левую чашечку пришлось подложить еще одни трусики, уже красные. Лапидус посмотрел на себя в зеркало и остался доволен, груди получились приятными и не меньше, чем у Эвелины.

Плавки он мог оставить и свои, но в эвелениных ему было комфортнее — если ты решил стать женщиной, то должен стать ей везде. Черные шелковые трусики были Лапидусу маленькими, но он влез в них и посмотрел на свои ноги.